|
|
|
|
10/03/11 Новое стихотворение Мавлета Ибрагимова | 16:14  |
| С
неба Солнце пролилось ведёрком, За порогом лучистые лужи, И умытым, счастливым ребёнком Кажет утро весеннее пузо. Среди веток с улыбкой беззубой Ветер прыгает серою кошкой, И ватагой задиристо шумной Воробьи обсыпают дорожку. Зеленя среди дымных проталин С ароматных полей тянут песню, А в долинах далёких окраин Тихо вторит Апрель им, кудесник. Как впервые, нескладно и грубо, Обнимая от края до края Белый свет, он целуется в губы, Во светлицу Весну приглашая | |
х х х х х
Первый снег – позабытая радость,
Белым пухом ложится к ногам,
Чуть взгрустнётся, но самую малость,-
Чем-то осень была дорога.
А снежинки танцуют и кружат,
В белом танце, заполнив весь свет,
Я целую их, словно подружек,
Как мальчишка, в четырнадцать лет.
Я смотрю на прохожих:- забавно
Пошутил зимний день – озорник, -
Дед Морозы и Снежные Бабы
Проплывают, подняв воротник.
Эх, слепить бы снежок и ударить
Им по чьей-то широкой спине…
Не поймут и зарядят скандалить:–
Эка невидаль! Снег – да и снег!..
Прилепились смешные ресницы,
Щиплет хлопьями щёки и нос,
Откровенно зима веселится,
И не в шутку крепчает мороз.
Новому 1988 году посвящается…
Вот Старый год сменился Новым,
На стенке новый календарь,
А мы всё также хмурим брови
И не заглядываем вдаль.
А мы всё также злы и скупы
На смех, на тёплые слова,
Втянули головы в тулупы
И ждём… Картина не нова.
Проходит спешными шагами
Поток клокочущий людской,
Небрежно бросит кто глазами
В лицо, как грязною рукой.
Умыться б взглядом чистым – чистым,
По-детски добрым и простым,-
Всё чаще взгляд встречаю мглистый,
Унылый от забот пустых.
Зачем мы все такие стали,
Когда и кто нас обманул?
Кто виноват? Иосиф Сталин?
Один за всех, за всю страну?
В душе сосёт, и пусто – пусто,
Как будто что-то потерял,
И как-то безнадёжно грустно,
Что кто-то жизнь, как лист, измял…
х х х х х
х х х х х
Отцвели кусты сирени,
Опалёны зноем летним.
Чьи печали, чьи сомненья
Или радость помнят ветки.
Может, помнят чьи – то лица?
Может, кто – то примелькался?
Лица, лица вереницей,
Кто же в памяти остался?
Я забыл сирень у школы.
Как цвела, какой был запах.
Жаль, одно я помню, только
Обрывал ей ветки – лапы.
Мне б вернуться в юность снова,
Стать совсем, совсем хорошим,
Жизнь увидеть в свете новом,
И не быть в ней лишь прохожим.
Я б любил собак и кошек,
Уважал седых старушек,
Раздавал бы птицам крошки
И во всём я был бы лучше.
И сирень не отцветала
В голубой моей тетрадке.
Аромат своей печали
Я б вдыхал в себя украдкой.
х х х х х
х х х х х
С нарядных улиц сбита спесь,
Продрог, озяб унылый сад.
Февраль с гриппующих небес
Шлёт снежный полуфабрикат.
По лужам шлёпанье сапог, -
Кому-то тошно взаперти,-
Далёкой юности восторг
Порой даётся пронести.
А вот, к стеклу прижавши нос,
В окне устроился малыш.
Никак не примет он всерьёз
Ручьи, стекающие с крыш.
Всерьёз - лишь мамин нагоняй,
А мир – как слон, - большой и добр.
- Малыш, ты веру не теряй,
И не сердись на всякий вздор!
В подъезде жалкие коты
К парадным тянутся дверям -
В природе поиск доброты
Не чужд ни людям, ни зверям.
х х х х х
х х х х х
За холмом ближайшим день угас.
Лунный свет разлит среди аллей.
Мне сквозь ночь почудится рука
Из глубин космических далей.
Кто-то также одинок средь звёзд,-
Слышу зов к единству наших душ,
Под ветвями дремлющих берёз
Я его за руку поведу.
Покажу полночные пруды
В окруженьи тлеющих огней,
Расскажу про тихий всплеск воды
И ручей, бегущий средь камней.
По траве пахучей, в тишине
Мы дойдём до спящего села,
И тревожно птица на плетне
Зашумит, ударив в два крыла.
Всколыхнёт, как вихрь, ночную блажь,
Я невольно руку разожму,
Ускользнёт таинственный мираж,
Чтоб не сниться больше никому.
х х х х х
На душе неуютно и сыро,
А в глазах пустота и тоска,
И весь мир в паутине и в дырах,
Чрез которые прут облака.
Натаскать отовсюду бы пакли
И заткнуть небеса, как ведро,
Но душа успокоится вряд ли,
И глаза не зажечь всё равно.
Неужель, я мечтатель тот самый,
Без ума обожавший моря,
И ни разу не понятый вами….
Впрочем, всё это до фонаря.
Я не прочь и сейчас разбежаться,
Влезть на самый высокий забор,
Засвистеть, как мальчишка, в два пальца,
И часами глядеть на простор….
Прежних чувств на заборе не встретишь,
И плевком всю не выплеснешь грусть,
Жизнь сера, паутина, как сети,
Кроет душу, как розовый куст…
У одного человека было два мула, чёрный и белый. Белый был очень красивый и, как водится, хозяин привязался к нему, полюбил его всем сердцем и заботился о нём, и ухаживал как за родным сыном.
Бывало, зимним холодным днём чёрному доставалась охапка сена или соломы, а для белого всегда было припасено вдоволь отборного зерна и домашнего ржаного хлеба, с куском сахара на десерт.
В любую погоду, и в слякоть, и в стужу чёрный мул возил хозяина по всей округе, порой тащил за собой телегу, загруженную так, что только большой лошади было бы это под силу. Белый в это время лениво перебирал копытами в тепле и сытости.
Летом белый мул пасся на берегу озера, питался сочной травой и полевыми цветами. Для черного привычным кормом была придорожная смятая трава, серая от пыли.
Хозяину нравилось гладить белого по спине, чесать ему бока и лоб. Чёрному же спину, бока и лоб обычно ласкала хозяйская хворостина.
Пришло время, и, в один не самый прекрасный день, оба мула сдохли.
Чёрный лежал с гордым за свою не зря прожитую жизнь видом .Крутые мускулы его обтягивала упругая блестящая шкура. Последняя улыбка его обнажила белые ослепительные зубы, не привыкшие к мягкому и сладкому.
Белый мул теперь представлял собой обрюзгшую жирную тушу, со сморщенной шкурой и почерневшими зубами.
Нерадостную картину дня дополняли громкие рыдания хозяина, распростёршегося над трупом своего любимца.
-Зачем ты меня покинул,- причитал он,- пройдёт время, вороны и черви поедят тебя, и ничего не останется у меня в память о тебе,- кричал он.
х х х х х
Моя угрюмость-это синий вечер,
Он тих, спокоен, чуточку угрюм,
На небе тень от невесёлых дум,
И звёзды кротко плавятся, как свечи.
Не от того ль в глазах сиянье тускло,
Что в них всего лишь отблеск этих свеч,
Возможно, проще синий вечер сжечь,
С глазами неживыми, как у куклы.
И пусть сгорит и вечер, и угрюмость,
Пол-мира пусть нечаянно сгорит,
И, может быть, навечно отболит
Земли родной людская ложь и глупость.
Унылый сумрак строго хмурит брови,
И в серой дымке мгла морщинит лоб,-
Такое настроение - как гроб,
И мнится: ветер воет вслед по-вдовьи.
х х х х х
За неведомой чертою,
Отзвеневшею весною
Наше детство затерялось
И осталось.
Где-то там, за тем закатом
Жили мы давно когда-то…
Домик с садом позаброшен,
Неухожен.
Там, ненужная теперь,
На ветру, качаясь, дверь
Сторожит забытый дом
Старым псом.
Словно детская забава,
Ветхий, сказочный, корявый,
Первых радостей свидетель,
Был он светел.
А теперь порой дождливой,
В дом пустынный и тоскливый
Забредёт как гость незванный,
Нищий странник…
Последняя, самая ужасная волна обрушилась на палубу. Пассажирское судно «Нью-Йорк Сити» затрещало по швам и, медленно накренившись, стало тонуть.
Все выбежали из кают. Паники не было. Люди, уставшие от безумства стихии, уже приготовились к самому худшему. А что может быть хуже, чем в холодный зимний день оказаться посреди бушующего океана на тонущем корабле!
В число несчастных по некой роковой случайности попал Сэм, мелкий служащий одной торговой компании. Он, вцепившись в поручни, судорожно глотал широко открытым ртом солёный воздух. Серая его жизнь, нищенская зарплата, работа без перспектив и видов на будущее, жалкая комната в бедном квартале огромного города- всё это пронеслось перед его мысленным взором. Даже любимой девушки у Сэма не было. Точнее, он постоянно бывал в кого-нибудь влюблен, но об этом теперь так никто и не узнает.
Сильный порыв ветра вывел Сэма из оцепенения. Его глаза широко распахнулись, что-то его осенило.
-Сэр!- воскликнул он, обращаясь к капитану,- мы действительно тонем?
Седой, с классической бородой джентельмен удивлённо приподнял заледеневшие брови и мрачно ответил: -Точнее не бывает!
-Слава богу,- вскричал Сэм,- «Таймс» опубликует списки затонувших, и обо мне узнает вся Америка!
х х х х х
Там море синее такое
Мурлычет пенистым прибоем,
И ошалелый чаек слышен крик.
И бьёт волна, играя, в скалы,
Сползает с валунов устало,
Вздыхает хрипло, как старик.
В солёных брызгах ветер вьётся,
Взметает волны, к скалам жмётся,
Швыряет пену на песок,
На берег дикий и пустынный….
День угасает…Ночью дивной
Выходит месяц одинок
И грустный бродит в звёздной пыли,
Рассеяв свет на сотни милей,
Внимая ветру и волне,
Им есть о чём ему поведать,
И мерно тянется беседа
О незнакомой стороне…
Мне помнится, далёким летом
Я приходил сюда с рассветом,
Чтоб солнце усадить в ладонь,
Бежал к волне, в её объятья,
Тогда со мной дружило счастье
И задавало жизни тон.
х х х х х
Набедокурили и не попрятались,
Глянь, - потирают умытые руки.
Что ж, вам, непрошенным, много ли надо ли?!
Семя приблудное, попросту – Суки!
Там - перетоптано, то - исковеркано,
Сдюжили, вот и зевают от скуки.
Всё уж поделено и переделано,
И разворовано - чистые Суки!
Подлые, бесятся сдуру и жиру.
Полчища тьмы обречённых на муки
Яро на Русь навалились всем миром -
Свора предателей, - сказано - Суки!
В сети опутали так, что не пикнешь,
Заново взрывы и адские штуки.
Знаете, верно, что близится финиш,
Только неймётся вам, жалкие Суки!
Суть их - вину возлагать на невинных:
Так, беспредела постигнув науку,
Вертят и жмут нашу жизнь как пружины
Сукины дети, безродные Суки!
Нет в них души, ни крупицы святого,
Алчность и сплошь круговая порука,
Но непременно воздастся от Бога
Всем по заслугам и сторицей - Сукам!***
Кони пьют серебряную... жИвицу реки,
Пьют, не могут досыта..., сивые, напиться.
Льнёт душа стреноженная... к озеру тоски,
Растеряла пОлымя..., словно крылья птица.
Оброню я голову... в хохолкИ травы,
И к земле, взволнованный..., припаду росистой.
Растеряв заветное... в складках синевы,
Заплутал в безлунности... я, в промозгло - мглистой.
-Пейте, кони славные..., вволю, хоть до дна!
Упивайтесь волюшкой..., годы молодые!-
- Гэй, поля раздольные! Синим цветом льна,
Берега объявшие... пОжни заливные! -
О каменья тренькает... звонкая коса,
Плачутся заране... лепестки и стебли...
Мог бы не жалючим... стать таким я сам,
Если бы не сердцем... был одарен, если...
